Не уверен, было ли это в ту поездку и в том ли отеле, но по-моему, в гостинице «Беверли Родео» произошла чудесная история с Питером Раджем, который, как это забывают, тогда был менеджером «Стоунз». Питер отошел на ленч, а когда вернулся, то обнаружил, что в его номере поселилось 1000 цыплят. Можете себе представить, сколько это шума и какая это неприятность, когда вокруг тебя куча цыплят?

Когда мы летали коммерческими рейсами, то шатались по аэропорту, нещадно терроризируя всех вокруг, крича дразнилки и гогоча. Когда мы стали летать частными самолетами, то всегда приглашали пилотов и стюардесс на концерт, а потом в отель, и в конце концов они все оказывались голышом в бассейне.

«Faces» на гастролях были сгустком юмора, тщеславия и скуки. Смесью неконтролируемой радости с шутками и подколами в аэропортах, на интервью и концертах, на встречах с менеджментом или звукозаписывающими компаниями.

Всегдашняя атмосфера озорства. А также постоянная борьба за музыкальное совершенствование — в нашем понимании. Достигавшаяся часами строжайшего внимания к темпу, аутентичности стиля и максимуму самоотдачи. Нашей целью было выражение подлинного уважения к авторам тех песен, которые мы заимствовали у них: «Booker T & MGs» (которые сопровождали «Memphis Group») с Элом Джексоном на ударных и «The Meters» с Зигабу Моуд Листом. От Отиса Реддинга до блюзовых исполнителей вроде бэкбитов Фрэнсиса Клэя и Фреда Билоу, прорывающегося сквозь басы Вилли Диксона и крики Мадди Уотерса. Моя игра на губной гармонике сформировалась под влиянием Сонни Боя Уильямсона, Джуниора Уэллса и Литтл Уолтера. Начиная с репетиций и кончая сценой — мы старались подхватить и передать дальше их музыкальное послание.

7. Лондонская жизнь

Хочу поведать вам о том, как обстояли дела в перерывах между турне. Я тогда вживался в Лондон и только начал чувствовать себя там как дома. Я снимал дом в Холланд-парке вместе с Джими Хендриксом — вроде как снимал — когда он впервые прилетел в Англию. Собственно, это был дом П. П. Арнольд. Она отдала подвал Джимми, а первый этаж — мне, а сама жила в большой квартире выше. Джимми вошел в чарты с хитами вроде «Purple Haze» («Пурпурная дымка») и «Hey Joe» («Эй, Джо»), а у ней был хит «The First Cut is the Deepest» («Первый удар ножом — самый глубокий»). Это была пора, когда она гуляла с Джимом Моррисоном, он всё время дарил ей бриллианты. По иронии судьбы, он умер спустя год после Джими в том же возрасте. Еще два парня из печально известного списка Кита с теми, кому не суждено было дожить до 30-и.

Джими любил Лондон, и, кажется, хорошо вписался в его атмосферу. Также Джими очень любил свою шляпу, с которой не расставался. Она прочно поселилась в нашей квартире. Большую часть времени он находился во взвинченном состоянии — определенно в более взвинченном, чем я. Мне просто нравилось по жизни бухать, я не хотел слишком сильно торчать, но иногда для смеха мог позволить себе таблеточку. Джими же был всегда сильно под кайфом. Поскольку и я, и он тогда были всё время очень заняты концертами, интервью, поездками по стране и за границу, мы не виделись неделями, но когда нам случалось быть вместе, Джими оказывался отличным соседом.

Однажды ночью мы с ним лежали в нашей квартире в комнате, наполненной подушками, с зажженными благовониями и свечами, и говорили о гитарах. Он продемонстрировал мне, как может играть и правой, и левой рукой (спустя много лет подобный трюк, но уже с бильярдным кием, мне показал Ронни О’Салливан), и у меня просто слетела крыша. Это было невероятно клево, и он просто загипнотизировал меня. Но что меня больше всего поразило в нем — это то, насколько сильно он был не уверен в себе. Я просто не мог в это поверить. Он признался мне в ту ночь, что ненавидит собственный голос, ненавидит петь и мечтает о том, чтобы просто стоять на сцене и играть. Вот что он на самом деле хотел делать. Просто играть. Я посоветовал ему прекратить эти нелепые рассуждения и ценить свой голос как инструмент. Наверное, это ему понравилось, так как после того, как я это произнес, он взял с полки две пластинки и отдал их мне. Я такие никогда не слышал, так что он настоял, чтобы я взял их. Первой была «Джеймс Браун на концерте в «Apollo», 1962». А вторая — «Би-Би Кинг на концерте в «Regal»». Она была записана в 1964-м, когда «Regal» считался чикагской версией «Apollo».

Я никогда не слышал подобной музыки. В ней было столько энергии! От этих альбомов я просто выпал в осадок. Это были американцы, которые сделали бриттов. Это был соул против рока.

Джеймс Браун полностью гипнотизирует публику своей отчаянной манерой исполнения — страдания, страсть и экстаз, живущие в его музыке, отдаются залу в чистом виде. Он заставил меня вибрировать всеми фибрами своего тела. И, как ни смешно, но он напомнил мне Джаггера. Я знаю, что его танцевальные па, пение и сексуальность вдохновляли Мика.

Эти уроки не прошли даром: спустя несколько лет после того, как «Роллинги» сыграли «Everybody Needs Somebody To Love» («Каждому нужно кого-то любить») Соломон Бёрк, к удивлению Мика, вышел к нему на сцену и вручил тому свою кепку — единственному из всех певцов в мире, который, по его мнению, достоин её носить.

Что касается Би-Би Кинга, то он был мужик что надо. Эта его неподражаемая необработанность… Я почувствовал себя мужественнее, слушая Би-Би, его голос и гитару — крепкие, сильные, мудрые, грустные и блюзовые одновременно.

Джими не знал, что эти пластинки просто перевернули всего меня — они заставили меня играть лучше. Впрочем, это были не единственные подарки Джими. Однажды днем он пришел ко мне в квартиру с бассет-хаундом по кличке Лупи. Не знаю, где и как он раздобыл его. Лупи немного пожил у него, но так как Джими много ездил и не мог по-настоящему заботиться о нем, а также из-за того, что мне Лупи понравился, он отдал собаку мне. Я подумал, что это очень здорово, если не принимать во внимание, что Лупи не был приучен к дому и всегда гадил на пол, но Пэт Арнольд не считала, что это здорово, и вскоре выгнала и Лупи, и меня.

Что касается Джими, то он был уникален во всем. Он был немного «чёрным», немного чероки и немного мексиканцем. Его открыли в Нью-Йорке, и он прославился благодаря братьям Айли. Во время «британского вторжения» в Штаты, когда туда прибыли «Битлз», «Стоунз» и все остальные британские группы, Джими стал их противоположностью. Он вторгся в Англию, но это продолжалось недолго, так как он стал мировой сенсацией.

Мне нравились его раскрепощенность и подвижность его рук по гитарному грифу, сохранявшиеся даже тогда, когда он был под кайфом. Все мы знаем, как Джими играл. Но видеть его живьём — это было нечто. Я был потрясен. Когда Джими выступал в том же городе, что и группа Джеффа Бека — это обычно происходило в Нью-Йорке, — мы джэмовали вместе с ним. Также мы вместе сыграли на фестивале на Стейтен-Айленд, но самым памятным джэмом с ним стало выступление на «Филлмор Ист» в тот же вечер, когда Джими нужно было выступать там в другом зале. Мы встретились в клубе «Scene» — Джими и его ребята, и я со своими ребятами. Бадди Майлс на барабанах, а также братья Чемберс, все вместе мы и сыграли. Джими очень нравилась моя манера игры на басу, и он, бывало, кричал через всю сцену: «Подождите, пусть теперь вступит бас». Я играл соло, а потом Джими вступал самым волшебным образом, и выдавал совершенно потрясающее виртуозное соло. Часто наступает время «музыкантов для музыкантов», и тогда получается совершенно уникальная смесь. Джими мог делать такую смесь в огромных количествах, как и Стиви Рэй Воэн. По странному стечению обстоятельств, обоих этих легендарных исполнителей я слушал в компании Джаггера.